НАЙТ

Рассказ

            Он вытянулся на скамейке, на теплой и широкой скамейке у самого берега моря, уложил поудобнее больную ногу, прикрыл безобразную рану на боку, сладко потянулся навстречу доброму солнцу всем своим тощим, грязным и замерзшим телом, зажмурил глаза и улыбнулся.

            Напрасно некоторые думают, что собаки не улыбаются. Собаки улыбаются редко – это верно. Редко – потому что добрым собакам мало что в жизни улыбается, а у злых собак, как и у злых людей, улыбка не получается. Но если собака улыбается, то уж всем, чем может, – от кончика носа до кончика хвоста.

            Вот он и улыбался, греясь на нежарком осеннем солнце, хотя улыбаться ему, честно говоря, было нечему. Замкнутый круг его жизни включал еду и быстрый бег: чтобы есть, нужно было быстро и много бегать, а чтобы бегать, нужно было хотя бы немножко поесть. Эту простую истину Черноглазый знал очень хорошо, это было одно из немногих его твердых убеждений. Но последние дни злополучный круг собачьей жизни начал все чаще прерываться и стягиваться в точку – непонятную и пугающую точку полной неподвижности. У него не было сил бегать за едой, а без еды сил становилось все меньше и меньше.

            Две последние попытки достать еду закончились для Черноглазого полной катастрофой. В первый раз он заметил большую колбасную кожуру прямо у задней двери большого дома, от которого всегда вкусно пахло. Чтобы съесть кожуру, нужно было быстро подбежать к двери, схватить лакомство и еще быстрее убежать. Но у Черноглазого при виде кожуры так закружилась голова и так потянуло живот, что он сел перед открытой дверью и тупо уставился внутрь. Из-за этого его заметил толстый человек, разжигавший огонь в плите. И когда пес, совсем потеряв голову, схватил колбасные очистки, толстый ловко и сильно припечатал ему бок раскаленной железной кочергой. Черноглазый взвился от невыносимой боли – у него сгорела шерсть, обгорела кожа, и паленое мясо выступило наружу безобразной красной раной. Пес бегал по берегу моря, пытаясь зализать рану, но от этого становилось еще больнее, и он завыл на волны морские от боли и обиды.

            Едва рана стала заживать, как новая, еще более страшная и совсем уж непоправимая беда обрушилась на обожженного пса и сокрушила его – он теперь знал, что беда не приходит одна. Черноглазый рылся в мусорной куче – вот до чего он опустился – когда ватага мальчишек стала швырять в него камни. Они радовались, когда попадали в него, ведь жалеют и любят только красивых и чистых собак, а у Обожженного и осталось то красивого – только большие черные глаза, да и то, если смотреть в них прямо и долго. Мальчишкиных камней он не боялся, но тут один чубастый кретин, побольше других, выхватил железную трубу, швырнул сильно и сломал Черноглазому ногу. Пес взвизгнул от боли, отпрыгнул, споткнулся, перевернулся через голову и побежал прочь. Побежал он очень смешно, одними задними ногами, неуклюже прыгая при этом единственной целой передней ногой – мальчишки весело улюлюкали ему вслед.

            Собаке очень плохо с тремя ногами – хуже, чем человеку с одной. Черноглазый этой истины не знал и не понимал, он вообще никогда не сравнивал себя с человеком. Но Черноглазый был отнюдь не глупой собакой – он не мог не видеть, не мог не чувствовать, что случившееся резко ухудшило его и без того скверное положение, что голод и холод неотвратимо надвигаются на него, оставляя все меньше возможностей.

            И все-таки он улыбался. Он улыбался, хотя последняя ночь была самой холодной и голодной из всех, пережитых им. Он улыбался, хотя боль в ноге была страшнее голода и холода, хотя даже взобраться на скамейку он сумел только с четвертой попытки – и это было жалкое зрелище, и он понимал это.

И все-таки он улыбался. Это была нелепая улыбка обездоленного и доведенного до крайности существа, у которого нет никакой надежды, у которого вообще ничего нет, кроме жалкой, а поэтому такой незабываемой крохи воспоминаний.

Черноглазый улыбался потому, что в его короткой и безрадостной жизни было очень долгое, ослепительно яркое, заполнившее и переполнившее его, бесконечное и ни с чем не сравнимое счастье. Черноглазый не знал, как долго длилось его счастье, но поскольку оно было единственным светом в его жизни, посколку ни о чем другом хорошем ему невозможно было вспомнить, то и казалось ему, что было это счастье всегда, всегда кроме данного момента, когда его уже не было. На самом деле, его счастье длилось почти целый месяц, ибо целый месяц, да к тому же целый теплый летний месяц, у Черноглазого был хозяин, настоящий хозяин, который ласкал и ругал его, который кормил его и приказывал ему, который водил его на веревочке и называл красивым заграничным именем Найт.

             Счастье Найта началось самым обыкновенным утром, когда он, переночевав в незнакомом дворе под старой лодкой, вылез, как всегда голодный, на свет и внезапно увидел вблизи черноглазого мальчишку с вьющимися светлыми волосами, в коротеньких штанишках. Некоторое время они смотрели друг на друга, а потом мальчишка сказал: «Песик, песик, иди сюда!»

            Черноглазый опасался людей, особенно мальчишек, поэтому он, на всякий случай, отпрыгнул назад. Но черноглазый мальчишка не стал его преследовать и не стал швыряться камнями. Он присел на корточки и еще раз ласково позвал собаку, протягивая конфету. Черноглазый почему-то поверил светловолосому мальчишке, подошел и взял конфету, а тот погладил его по голове и почесал за шеей. Черноглазого никто никогда не ласкал, даже в детстве, которого у него вовсе не было, его только били, и от этой неожиданной ласки псу вдруг захотелось умереть за мальчишку. Но поскольку он не знал, что это такое – умереть, и как это сделать, то просто сунул свой нос ему в колени и замер, удивленный непонятным новым чувством к Хозяину. И только хвост его, совершенно выйдя из повиновения,  быстро-быстро захлопал по бокам.

– Бабушка – позвал мальчик – посмотри, какой красивый песик, у него черные глазки. Это Найт, бабушка, я буду звать его Найтом.

           – Не трогай грязную собаку – сказала бабушка.

Пес с мальчиком одновременно вздрогнули от бабушкиной несправедливости: Найт был тогда отнюдь не грязной, а напротив, очень чистой и красивой собакой, он каждый день купался в море и его шерсть блестела от чистоты и молодости.

            Так началась для Черноглазого новая жизнь. Теперь он не болтался целыми днями по всему курортному поселку, как какая-нибудь бездомная дворняжка. Теперь у него был Хозяин, и вся жизнь Черноглазого сфокусировалась на Хозяине.

Когда Хозяин был дома, Черноглазый, называвшийся отныне Найтом, охранял его дом и двор. Впрочем, если быть уж совсем честным, то во двор пса днем не пускали, но его это отнюдь не обескураживало, и он стал охранять двор Хозяина снаружи. Найт рычал и лаял на всех, приближавшихся к забору Хозяина. Бездомный пес преобразился. Прежде готовый взять любую подачку от любого незнакомца, он теперь не подпускал к себе никого, кроме Хозяина, не брал пищу ни от кого и не вилял хвостом никому, кроме Хозяина. Он теперь считал себя частью Хозяина, на которую никто посторонний не имеет никаких прав.

            Едва светало, а Найт уже сидел у хозяйской калитки и неотрывно смотрел на дверь дома. При каждом скрипе двери, при каждом шорохе внутри дома он на всякий случай быстро-быстро вилял хвостом – а вдруг это Хозяин. И наконец наступало радостное мгновение – Хозяин выбегал из дома, Найт подпрыгивал к нему, и они быстро, пока не видела бабушка, облизывали друг друга.

Потом бабушка тащила Хозяина за руку на пляж или в магазин, и Найт бежал сзади, стараясь не упустить ни одного хозяйского взгляда или движения, но, в то же время, не слишком приближаясь к нему, чтобы бабушка не заругала Хозяина за «грязную собаку, которая вечно тащится за ребенком».

Найт был совершенно счастлив, но однажды, благодаря одному неожиданному событию, его счастье превзошло все мыслимое.

Это случилось на широком песчаном пляже, когда Хозяин, убегая от бабушки, внезапно оказался один на один с огромной лохматой собакой, такой огромной, что он мог пройти у нее под брюхом, почти не наклоняясь. Хозяин несколько мгновений растерянно смотрел вверх на собаку, а потом отчаянно закричал и побежал к бабушке. Собака в два прыжка догнала его, поблизости никого из взрослых не было и до бабушки еще далеко – положение складывалось ужасное. Но вдруг какой-то маленький черный комочек, издавая немыслимое рычание, обрушился на лохматое чудовище, морально сокрушил его и обратил в бегство. Черным бесстрашным комочком был Найт. Беспредельная отвага и ярость распирали его маленькую грудь, изгоняя из закоулков сознания инстинкт ужаса перед страшным зверем. Маленький Найт гнал по пляжу струсившего гиганта, и это было так смешно и так прекрасно, что все вокруг зааплодировали и закричали: «Браво, песик!»

А затем Найт-победитель пришел к своему Хозяину, которому бабушка вытирала слезы и сопли, лег рядом с ним и скромно уткнул свой нос в хозяйскую пятку, всем своим видом показывая, что только что совершенный подвиг – в порядке вещей и ничего ему не стоил. Но бабушка, наконец-то, оценила Найта и сказала Хозяину: «Какая смешная, отважная собачка – можешь пойти с ней погулять.»

И Хозяин, оправившись от испуга, приказал: «Найт, пошли на охоту. Рядом!» И Найт пошел рядом, счастливо виляя хвостом и ни от кого теперь не скрывая, что у него есть Хозяин, которого он обожает.

Сначала они охотились на барса. Хозяин приказывал Найту взять барса, и Найт с лаем бросался в кусты, и они вместе гнали барса через кусты вдоль всего пляжа, и Хозяин стрелял из «ружья», очень похожего на палку. А когда барс, очень похожий на испуганную кошку, выскочил наконец-то из кустов, Хозяин и Найт, восторженно улюлюкая и рыча, погнали его в лес.

Но тут, на опушке леса в большой и глубокой луже Хозяин обнаружил крокодила, очень похожего на бревно, и они решили охотиться на крокодила. Сначала они залегли на краю лужи – Хозяин стрелял в крокодила из «ружья», а Найт громко лаял на него. Но поскольку крокодил никак не реагировал на вызов, Хозяин, зажав в зубах «нож», пополз на животе к середине лужи, и Найт последовал за ним. Они неожиданно напали на крокодила, вонзив в него зубы и «нож», вытащили бездыханное бревно из лужи и устроили радостный победный танец. Ох, и досталось им от бабушки за перемазанные в грязи штаны и рубашку Хозяина.

А вечером того радостного дня, который долго-долго не кончался, Хозяин впервые повел Найта по городу на веревочке, как настоящую собаку при хозяине. Идти на веревке было неудобно и шею натирало, но что это могло значить по сравнению с чувством полной слитности с Хозяином, которое распирало Найта. А завистливые взгляды бездомных дворняжек – нет, Найт был счастлив беспредельно. Он бежал впереди и натягивал веревочку, чтобы все время чувствовать руку Хозяина, а еще – то и дело оборачивался, чтобы убедиться в полноте своего счастья.              

Но в каждом большом счастье таится частица несчастья, и чем полнее и безоблачнее первое, тем неожиданнее и тяжелее второе.

Счастье Найта оборвалось так же внезапно, как и началось. Как-то вечером во двор приехала большая машина. Из нее вышли большие люди и стали обнимать и целовать Хозяина. Найт тут-же разнервничался, стал бессмысленно бегать по двору, а потом поднял вверх свою мордочку, закрыл черные глаза и завыл тихонечко и жалобно. Все обступили его, и Хозяин стал что-то быстро говорить большим людям. Найт не понимал человеческого языка, но он угадал, что Хозяин просит о чём-то у больших людей и говорит им про него – Найта. Пес всеми силами старался помочь Хозяину – он вилял хвостом и показывал себя примерной собакой. Но большие люди что-то сказали Хозяину, и Хозяин заплакал и стал ласкать Найта. Потом Хозяина посадили в машину, погрузили вещи и уехали.

Не понимая, что произошло, Найт сначала весело бежал за машиной через весь город, потом он, выбиваясь из сил, мчался за ней с лаем по шоссе, а потом совсем отстал и едва не попал под другую машину. Отупевший от шума и усталости, растерянный вернулся он к дому Хозяина и стал ждать его. Сначала он смотрел на дверь дома и днем и ночью, вскакивая и подвывая при каждом ее скрипе, потом стал приходить к дому Хозяина только ночью, потому что днем его прогоняли палками и камнями. Так и потекла его новая жизнь в постоянном ожидании возвращения Хозяина, в которое он верил сильнее, чем верующий в пришествие Мессии.

Между тем лето кончилось, а вместе с ним  кончились пища и тепло. Черноглазому становилось все труднее и голоднее, но окончательное его падение началось однажды на рассвете, когда, сидя у забора  дома Хозяина, он увидел большую свору псов, бежавших за черной сукой. Черноглазый был очень одинок – Хозяин все не возвращался, и он решил побегать вместе со всеми. И он побежал с ними, но так случилось, что вскоре он оказался рядом с огромным рыжим кобелем, который возглавлял свору и не допускал никого к суке. У Черноглазого, право же, не было намерений конкурировать с рыжим, но тот или по злобе, или чтоб другим было неповадно, вдруг набросился на Черноглазого, свалил его и вырвал губу и кусок щеки.

После этого положение Черноглазого стало совсем скверным – он стал безобразным, а безобразных не жалеют и не любят. Изменение в себе он почувствовал по тому, как люди стали к нему относиться. Прежде он был красивой собакой, он нравился многим людям и знал об этом по интонациям их голоса. «Какая миленькая собачка!» –говорили прежде люди. Теперь же, если кто и подходил к нему, то, заметив безобразную рану на морде, тут же брезгливо отдергивал руку со словами: «Фу, какая гадость!» К этому нужно добавить, что разорванная губа обнажила зубы пса, придав ему злобный и отталкивающий вид. Черноглазого теперь отовсюду гнали, везде били и ругали.  

Вот так и начал стягиваться в точку злополучный круг собачьей жизни: быстрый бег, еда и снова быстрый бег.

Теперь Черноглазого терзали не только голод, холод и недоброжелательство окружающего мира, но и, может быть, в первую очередь – постоянная тоска по Хозяину. Он старался почаще ковылять мимо дома Хозаина, а проковыляв, вдруг останавливался в самом неподходящем месте и, ничего не замечая вокруг себя, вдруг начинал жалобно выть. И тогда люди говорили: «Сумасшедшая собака, наверное, бешеная.» Но Черноглазый не был ни сумасшедшим, ни бешеным псом. Просто–напросто, неожиданное счастье, которое он познал, коварно лишило его способности и желания сопротивляться невзгодам и приспосабливаться к окружающему.

Начинались холода, а тут еще обожженный бок, да еще сломанная нога…

И вот Черноглазый лежит, греясь под последними солнечными лучами поздней осени, лежит и улыбается. Улыбается потому что у него, убогого, случилось однажды счастье, которое достается не всем.

И еще он улыбается потому что, к счастью, не умеет задумываться о будущем и не догадывается, что это последнее солнце в его жизни, что этой ночью начнутся заморозки, что холодный ветер будет рвать его тело, а распухшая нога будет болеть нестерпимо, что пищу никто ему не даст, и что последний его жалобный вой растворится в пустой и холодной темноте над морем, не дойдя ни до Хозяина, ни вообще до чьего-либо слуха или сердца...   

Январь–Февраль, 1979,

Зеленогорск–Ленинград